Константин Томильченко: о семейной жизни, характере и творчестве

Хореограф «Танцуют все!» Константин Томильченко убедил Елену Заяц, что нужно верить в мужчин, традиционные ценности, а также смотреть новый сезон этого шоу на телеканале СТБ.

Фото: Василина Врублевская

Как только я узнала, что буду брать интервью у Константина Томильченко, сразу же решила прощупать почву, позвонив приятелю, который сталкивался с ним по работе. «Разговорчивый, дружелюбный, но очень занятой», – такой я получила ответ. Впрочем, о съемке мы договорились очень быстро. В студии Константин появился вовремя – я тут же записала пунктуальность ему в «плюсы», а о «минусах» и думать забыла. В одном из самых ярких хореографов Украины, который к тому же является креативным продюсером шоу «Х-Фактор» и «Україна має талант», нет ни грамма звездности – мы сразу же перешли на «ты». Рассудительный и улыбчивый, Томильченко относится к редкому типу мужчин. Он удивительно порядочный, как бы старомодно ни звучало это слово.

Когда мы прощались, стоя на солнцепеке, Константин признался, чтолюбит смотреть Discovery Channel и Animal Planet. И в этот миг мне показалось, что мы могли бы стать друзьями.

Шоу «Танцуют все!» на телеканале СТБ, в жюри которого ты сидишь, в эфире уже седьмой сезон. Чем оно удерживает внимание зрителей так долго?

Начиная с шестого сезона у нас другой подход к танцам: теперь это не просто испытание хореографией, мы ищем прирожденных артистов. Танцоры заранее не знают, какая перед ними будет поставлена задача, с кем им придется танцевать, так что где-то нужна импровизация, где-то – сноровка и умение подстроиться, быстро схватить информацию. Не каждый профессионал может это сделать.

Константин Томильченко/ Фото: Василина Врублевская

Ты как-то сказал, что вдохновение приходит к тебе в виде картинок в голове. Как их перевести в движение?

Это не всегда удается. Самое сложное – попытаться эти картинки развить и наполнить смыслом.

В творчестве сложно ставить себя в рамки?

Хочется стремиться к естественному вдохновению, а не к «вдохновению по принуждению». Рамки должны быть, но нужно иметь возможность отойти и посмотреть со стороны на то, что ты делаешь, а времени на это чаще всего нет.

«В школе я был скромным хорошистом, переживал из-за двоек и троек. Мне больше нравился лиричный, меланхоличный хип-хоп».

Говоришь себе иногда «брошу все»?

Да. Но важно научиться понимать, что это нормальный процесс. Думая про конвейер, ты ищешь выход, начинаешь открывать другие двери.

Не боишься, что зрители не поймут твои постановки?

Я не делаю того, во что не верю, и хочу заставлять зрителей думать о том, в чем ценность жизни, отношений. Мне нравится герой-изгой, который видит по-другому. Это такой дух инакомыслия, который мне близок.

То есть ты бунтарь в душе?

Мне хочется видеть в жизни ценности, которые, по иронии судьбы, утратили вес: сегодня почти никто не верит в любовь, честность, искренность и самопожертвование.

Интересно, кто повлиял на тебя?

Разные люди в разные моменты жизни. Сначала родители. Потом я открыл для себя европейских хореографов – Иржи Килиана, Матса Эка. Я поменял подход к танцу, понял, что пластика должна быть наполнена смыслом. До этого хореография для меня, как и для многих молодых людей, была лишь совокупностью красивых движений. Десять лет назад я познакомился с режиссером Филиппом Ли, мы вместе поставили спектакль Open. Объяснять сложно, легче понять разницу, посмотрев на меня в широких штанах в хип-хоп-батле в 2003-м, и всего через полгода – босиком, на театральной сцене.

Хип-хоп, которым ты увлекался – стиль с некоторым бандитским флером. В твоей юности были криминальные истории?

Нет, в школе я слыл стеснительным, скромным хорошистом, переживал из-за двоек и троек. Сорвиголовой и подстрекателем я не был, в бандитских делах не участвовал. Мне больше нравился лиричный, меланхоличный хип-хоп.

Чем отличаются американские танцевальные шоу от украинских?

Техничных безэмоциональных танцоров у нас не воспринимают, в отличие от Америки. Украинский народ – трагичный, драматичный, нам нужно плакать и сопереживать.

В работе тебе приходится быть и психологом?

Надо, хотя мне бы хотелось лучше разбираться в людях. Ведь хореограф – это режиссер, ты должен четко направить артиста, а не выполнить за него работу.

Говорят, что ты строгий судья!

Кто такое говорит?! Во мне есть требовательность и принципиальность, но я не безапелляционный тиран и верю в дипломатию. Строгость – это форма собранности, организации самого себя в работе.

Ну а с близкими ты тоже строг?

Все люди эгоисты, и я не исключение. Но я борюсь с этим, как могу. Иногда радуюсь, что сам заметил, что был не прав. Если кто-то замечает со стороны, сначала побурчу, потом отойду и трезво посмотрю на вещи – такой «душ» нужен.

Расскажи, как ты любишь отдыхать?

Даже два часа на природе для меня – это отдых. Могу, например, в середине рабочего дня поехать к ближайшему озеру, посидеть на берегу. Гуляя по заасфальтированному городу, не отдохнешь. Не так давно я открыл для себя горы, при виде которых ты понимаешь, что они стояли много тысяч лет до тебя. Это огромная мощь, которая и поднимает у тебя все внутри, но и зарождает страх – разрушительная история.

Тебе срочно нужно в Норвегию – там природа и мало людей…

Поеду туда рано или поздно. Еще я обожаю спорт – в этом отношении я всеядный. Это азарт, отличный от хореографии, которая более «переживательная». В спорте переживать не надо, нужно ему полностью отдаться. Вот еще в 37 лет загорелся идеей научиться играть на фортепиано, беру уроки. Вот сегодня играл оду «К радости» Бетховена. Творческий человек должен выражать себя в разных формах – это обогащает.

А в семейной жизни ты творческий человек?

Нет, все уходит в работу. (Смеется.) Вообще, я типичный мужчина-завоеватель, который должен что-то покорить, преодолеть какие-то ступени.

«Я, скорее, интроверт, меня надо “размыкать”, могу сам себя накрутить, а потом страдаю. Хотя теперь я понимаю, что лучше поговорить».

Жена согласна с этой позицией?

Да, мы с Натали сходимся в понимании роли мужчины и женщины, в понимании вещей, которые должны нас объединять или, наоборот, давать свободу. Семья – это теплый огонек, который должен гореть.

А почему ты так долго не решался предложить Натали руку и сердце, ведь вы знакомы около десяти лет?

Тут я вел себя как любой мужчина, увлеченный делом. Женщина под боком – и хорошо. У меня не было поводов бояться ее потерять, но в какой-то момент я понял, что в наших отношениях нет завершенности. Вот так предложение и созрело.

Ты склонен обсуждать семейные разногласия или замыкаться в себе?

Я, скорее, интроверт, меня надо «размыкать», могу себя накрутить, а потом страдаю. Но теперь я понимаю, что лучше поговорить, потому что жена тоже может закрыться. От меня многое зависит в наших отношениях, и если есть проблема – ее надо решать или не считать проблемой. Каждый раз это исповедь друг перед другом.

Ты ревнивый человек? Не ревнует ли тебя жена к поклонницам?

Нет, я не числюсь в ревнивцах. Или ты управляешь своими страстями, или они управляют тобой. Я – мужчина, и не буду себя обманывать, что мне не нравятся девушки, но у меня есть моя любимая жена, которая для меня ценнее, ближе. Я не хочу привязывать ревность к любви, это странная связка. Я верю в любовь жены, а она верит в мою.

Мечтаешь о большой семье?

Как Бог даст. Не знаю, каким буду отцом, но понимаю, что когда у тебя появляются дети, ты начинаешь воспитывать не их, а себя. Дети, находясь рядом, все за тобой повторяют: если любишь жену, дети сделают вывод, что существует любовь. Если отдаешься своему делу, они узнают об ответственности. Ты начинаешь задумываться, что ты смотришь, слушаешь, как и на что реагируешь. Ребенок тебя меняет – это следующий этап в твоей эгоистичной жизни.

Фото: Василина Врублевская